Международная научная конференция

В докладе рассматриваются мифологические представления и их атрибутивные формы в художественной системе писателя. Термин «мифологическая семантика» употребляется нами в значении генетической поэтики, так, как он трактуется О.М. Фрейденберг, утверждающей идеи о полистадиальном повторении древней космогонии (когда мифологические образы продолжают говорить своим конкретным языком, иносказуя сами себя, создавая понятийный смысл). Нами проводятся не прямые аналогии, устанавливаются не непосредственные мифопоэтические связи и параллели с поэтикой писателя. Через архаику представлений выявляется индивидуально-авторская стилизация, основанная на современных интеллектуальных и в то же время по-человечески наивных попытках проникнуть в «свою вечность», до-логическую образность, создать свою собственную систему познания. Перспективными представляются соотносительные темы в изучении мифопоэтики писателя через сопоставление семантики и функции вещи в архаическую эпоху, выявление архаических черт лирической топики, системы семантических тождеств, «гибризма» понятий, «антиреальной реальности» (О.М. Фрейденберг), или параллелизма реалистического и иллюзорного. Мифопоэтический и ассоциативно-семантический методы исследования позволяют наметить перспективы дальнейшего изучения темы и возможные литературные параллели через идеи мифологической семантики, субстанциально-мифологические представления, а также «семантику» судьбы и идей О.М. Фрейденберг и В. Набокова в лингвофилософском контексте ХХ века.

Публикация неоконченного романа В. В. Набокова «Лаура и ее оригинал» («The Original of Laura») в США и России в 2009 году открыла новые тенденции развития творческого поиска В.В. Набокова и поставила перед исследователями ряд новых задач. Роман представляет собой 138 карточек, на которых содержатся черновики или вспомогательные материалы. Среди карточек, на которых создавался роман, есть семь таких, которые переводчик и составитель комментариев и послесловия Г. Баратарло относит к рабочим записям и выпискам [1,с.83]. На двух из них идентифицируются понятия «нирвана» [2,с.108], «бонза» [2,с.108], «брахман», «буддизм» [2,с.109].
Интерес Набокова к восточным философии и культуре выступал закономерным следствием развития темы Дальнего Востока в его творчестве. Отдельные упоминания Японии, Гималаев, Лхассы можно обнаружить в романах В.В. Набокова «Отчаяние» (1934), «Дар» (1938), «Подлинная жизнь Себастьяна Найта» (1941), автобиографии «Другие берега» (1954) и ряде других произведений. Отдельные упоминания Японии в произведениях Набокова можно упорядочить, выстроив несколько семантических рядов: историко-политический, философски-экспериментальный (что ничуть не противоречит буддизму и индуизму, представленным как философией, так духовными и физическими практиками, более того, одно неотделимо от другого) и эстетический.
Причины обращения Набокова к буддизму и восточной философии, равно как художественная рецепция буддизма в творчестве В.В. Набокова еще не стали объектом всестороннего филологического осмысления. Развернутый сопоставительный анализ набоковской интерпретации ключевых категорий индуизма и буддизма не столько с первоисточниками, сколько с их толкованием историками и исследователями истории религий приведен в статье [3,с.16-22] и монографиях [4] [5] Г.А. Сорокиной. Проводя сопоставительный анализ набоковской концепции буддизма исследователь ограничивается исключительно анализом записей на карточках неоконченного романа, хотя справедливо утверждает, что «анализ содержания конспективных записей Набокова по этой проблематике позволит наметить некий вектор его размышлений над восточными религиозно-философскими идеями,» [3,с.17] – но не учитывает при этом целостность и единство всего наследия Набокова, включающее весь массив художественных произведений, а также публицистику, тексты лекций, интервью, письма, и именно таким образом представленное в трудах ведущих набоковедов Д.Б. Джонсона, А.А. Долинина, М.Д. Шраера, Г.А. Барабтарло. Отвечая на вопросы интервьюера Ж. Дювиньо (1959), Набоков так описывал процесс создания художественного мира нового произведения: «…я делаю рисунок мира, и он вписывается в некую вселенную» [6,с.90]. Вселенная, которая называется «Набоков», целостное явление, единство которой обеспечивается не только имманентностью эстетических принципов и этической позиции писателя, но системообразующим принципом варьирования темы, мотива, образа, элементов интертекста, цитаты и автоцитаты. Этот процесс варьирования единого комплекса тем, мотивов, художественных приемов не только приводит к наращиванию их смыслового объема, но и обеспечивает возможность восприятия и интерпретации всего набоковского наследия как единого целого.
В автобиографии «Другие берега» Набоков, описывая настойчивое стремление обнаружить присутствие своего «я» в двух безднах «обратной или передней вечности», пишет, что «терпел даже отчеты английских полковников индийской службы, довольно ясно помнящих свои прежние воплощения под ивами Лхассы» [7,с.145-146], таким образом, высказывая предположение об инкранициях единого. Хотя описание восприятия отчетов через глагол «терпел» придает несколько саркастический оттенок упоминанию Лхассы и идеи реинкарнации.
Завершение романа «Прозрачные вещи» изображает именно ту легкую, веселую смерть, находящуюся в коннотации с первоначальным названием неоконченного романа «Лаура и ее оригинал» – «Dying is Fun»: «Вот это, как я считаю, и есть самое главное: не грубая мука телесной смерти, но ни с чем не сравнимая пронзительность мистического мыслительного маневра, потребного для перехода из одного бытия в другое» [8,с.96-97]. Именно этим искусством воплощения и развоплощения овладел Филипп Вальд, стирающий и восстанавливающий собственное тело, называющий этот процесс делом «само-вымирания» [2,с.48]. В контексте определения нирваны как «вымирания, исчезновения», а также «само-вымирания», приведенном в заметках к роману, профессор Вальд, таким образом, идет по пути достижения нирваны, причем, не в ее теологическом («вымирание… и растворение в верховном существе»), а семантически, актуализируя собственно лексическое значение слова, приведенное в набоковских карточках первым.
В романе «Бледное пламя» (1962) поэт Джон Шейд, стремясь постичь тайну гибели дочери начинает обучение в IPH (Institute of Preparation The Hereafer) – Институте Подготовки к Потустороннему и довольно иронически перечисляет «неудачные» инкарнации, учтенные, тем не менее, программой подготовки, например, воплощение в лягушку «на тракте оживленном», «медвежонком под горящим кленом» или клопом, неожиданно извлеченным из «обжитого им Завета» [9,с.327].
В итоге Джон Шейд характеризует обучение, как «безвкусные бредни» и покидает институт, когда «буддизм возрос там, отравив всю атмосферу» и «разлилась рекой нирвана» [9,с.329] Характеристика, данная Шейдом буддизму, находится в очевидной коннотации с теми стратификациями понятия «буддизм», которые Набоков записывает на карточке 109 подсобных материалов к роману «Лаура и ее оригинал»: «Религиозная ахинея и мистицизм восточной мудрости. Второсортная поэзия мистических мифов» [2,с.73]. Хотя принимая во внимание, что «нирвана разлилась рекой» после явления некоего медиума, очевидно, что ироническое отношение Набокова к категориям буддизма вызвано их буквальной, поверхностной интерпретацией. Именно таким образом следует понимать и замечание о том, что Набоков «терпел» отчеты английских офицеров о прежних воплощениях. Опыт самого Шейда, который, пережив мгновенную смерть, сохранил видение белого фонтана, принадлежащего иному миру: «белый мой фонтан, // мог распознать лишь обитатель стран, // куда забрел я на короткий миг» [9,с.332] . В некотором журнале Шейд находит статью, в которой описано посмертное видение женщины, тоже увидевшей в потустороннем мире фонтан. Однако при встрече выясняется, что в журнале была допущена опечатка: дама видела вулкан (в английском варианте возможность опечатки очевиднее: fountain mountain).
Тем не менее, Шейд не теряет уверенности в том, что потусторонность существует, а несовпадение его посмертного видения с видением дамы убеждает поэта в том, что его сознание, его «я» сохранится в потустороннем. Именно поэтому он возвращается, узнав об опечатке, к жене Сибил с восклицанием, что обрел «путь к призрачной надежде» [2,с.326]. Шейд готов к любому новому воплощению, если только сохраниться его «я», равнозначное его памяти: «Готов я стать былинкой, мотыльком //Но никогда – забыть» [2,с.326]. Призрачная надежда состоит в том, что они с Сибил встретят в ином мире дочь, если соблюдается условие сохранения своего «я», своего сознания. Собственно поиски возможности снова встретить дочь и привели Шейда в Институт Подготовки к Потустороннему. Только всеобщее понимание потустороннего, с какой бы доктриной (фрейдизмом, буддизмом) оно не соотносилось, не подходит Шейду, который ищет свое, индивидуальное потустороннее, ради обретения которого он готов переживать временную смерть и возрождение в прежнем или новом воплощении.
В индуизме и буддизме новое воплощение, во-первых, не интерпретируется, как благо, напротив, оно предполагает приближение или отдаление, в зависимости от чистоты кармы, к нирване. Цель живого существа как раз выйти из колеса сансары, из цепи смертей и рождений, достигнув просветления. Путь к просветлению лежит через отказ от желаний, через признание и постижение иллюзорности материального мира. Поэтому важно подчеркнуть, что в набоковских выписках из словаря и вспомогательных материалах зафиксировано, что «соединение с Брахмой (индуизм)» [2,с.73] достигается «через подавление личного существования»[2,с.73]. Необходимо подчеркнуть, что в романе «Лаура и ее оригинал», развоплощаясь, Вальд возвращался всякий раз к себе, в свое тело и при этом сохранял свое сознание, свое «я». Неизвестно, как далеко простирались его возможности после эксперимента, но, очевидно, что от собственного «я» герой был не намерен отказываться. Более того, ему, скорее, было противно его тело (он тучен, болен), чем его сознание и разум. С другой стороны, в неоконченном романе Набокова ощутим интерес к эстетической составляющей буддизма, особенно в его японской редакции, представляющей прекрасное, как абсолют, превосходящий нравственное начало.

Литература:
1. Баратарло Г. «Лаура» и ее перевод. / Набоков В. Лаура и ее оригинал: Фрагменты романа/ СПб.: Издательская группа «Азбука-классика», 2010. 384 с. – С.75-109.
2. Набоков В. Лаура и ее оригинал. СПб.: «Азбука классика». 2010. 384 с.
3. Сорокина Г. А. Буддистские коннотации в романе В.В. Набокова «Лаура и ее оригинал» // Вестник Московского государственного гуманитарного университета им. М.А. Шолохова. Филологические науки. 2014. № 2. С. 16-22.
4. Сорокина Г. А. Идеи буддизма в литературе русского зарубежья. М.: Изд-во: Экон-информ, 2016. 231 с.
5. Сорокина Г. А. Идеи буддизма в литературе русского зарубежья. М.: Изд-во: Экон-информ, 2017. 263 с.(2-е издание, дополненное).
6. Набоков о Набокове и прочем: Интервью, рецензии, эссе. М.: Независимая газета, 2002. – 704 с.
7. Набоков В. В. Другие берега / Набоков В.В. Собр.соч.. Русский период. В 5 т. СПб.: Симпозиум, 1999-2000. Т.5.832 с. С. 140-339.
8. Набоков В. В. Прозрачные вещи / Набоков В.В. Собр. соч.. Американский период. В 5 т. СПб.: Симпозиум, 1997-1999. Т.5. 704 с. С.8-98.
9. Набоков В. В. Бледное пламя // Набоков В.В. Собр. соч.. Американский период. В 5 т. СПб.: Симпозиум, 1997. Т.3. 704 с. С.290-548.

Владимир Набоков, последовательно отвергавший предположения о влиянии на него Франца Кафки, допускал, пусть и не без доли иронии, возможную «телепатическую связь». Говорить о типологическом родстве можно только в том случае, когда удается выявить сходства используемых авторами приемом и принципов организации мотивов. В докладе будут описаны устойчивые паттерны, лежащие в основании многих приемов, и часто определяющие развитие сюжета произведений Франца Кафки [1]. Устойчивые паттерны Кафки будут сопоставлены с паттернами, выявленными в произведениях Владимира Набокова [2].

Литература:
1. Тимофеев В. Устойчивые схемы в мировосприятии автора (на материале произведений Франца Кафки // Вестник Удмуртского Университета, 4/1994. с. 86-90
2. Тимофеев В. Фракталы, паргелии, гибриды, дуэты и хиазмы в Ultima Thule // Набоков и современники. Вып. 1. СПб: Симпозиум, 2022. с. 147–166.

Доклад предлагает первое исследование возможного следа «Отчета для академии» Франца Кафки в Ultima Thule. Рассказ Кафки посвящен теме инаковости, отчужденности, неполной принадлежности, широко обсуждавшейся в русско-еврейской эмигрантской среде. В то же время оба текста могут быть рассмотрены в качестве осмысления фигуры еврея через «обезьяний» образ героя, неспособного быть ни среди себе подобных, ни среди чужих. Как проницательно отметила О. Сконечная «еврей» у Набокова представляет собой поэтический мотив, для понимания которого недостаточно расхожего значения.
«Очеловеченная обезьяна» из рассказа Кафки, лишенная возможности жить в своей среде и не принимаемая в новом «человечьем» обществе, может быть одним из источников устойчивого мотива условной принадлежности к разным мирам в Ultima Thule. Персонажи обоих рассказов сталкиваются с представителями другого мира, впускают их в свой и страдают от неполной принадлежности к этим мирам, невозможности свободного пересечения границы между ними.
Обезьяний мотив в Ultima Thule»вливается в лейтмотив поиска связи с потусторонним миром и как «обезьянка истины» снабжает рассказ изрядной долей романтической иронии.

Литература:
1. Александров В. Е. Набоков и потусторонность: Метафизика, этика, эстетика / Пер. с англ. Н. А. Анастасьева. СПб: Алетейя, 1999. 320 с.
2. Джонсон Д. Б. Миры и антимиры Владимира Набокова / Пер. с англ. Т. Стрелковой. СПб: Симпозиум, 2011. 352 с.
3. Сендерович С., Шварц Е. Набоковской парадокс о еврее / Парадоксы русской литературы. Петербургский сборник, вып. 3 / Под ред. В. Марковича и В. Шмида. СПб: INAPRESS, 200. – с. 299–317
4. Сконечная О. Черно-белый калейдосоп / В. Набоков: Pro et contra. Личность и творчество Владимира Набокова в оценке русских и зарубежных мыслителей / Антология. СПб. РХГИ, 1997. с. 670-671
5. Шраер М.Д. Спасение русско-еврейского мальчика. Рассказы Набокова в ожидании катастрофы / Пер. с англ. В. Полищук. Набоковской сборник N 1, 2011. – с. 76-89

Дальняя земля (Ultima Thule) – точка, где могла случиться «космическая синхронизация» между В. Набоковым и А. Николевым, типологическую – а возможно, и прямую – связь которых предстоит выявить в докладе. Роман Николева «По ту сторону Тулы» вышел в свет за десять лет до публикации первой главы незаконченного романа «Solus Rex», и вполне вероятно, что Набоков был знаком с произведением известного в интеллигентских ленинградских кругах автора. Между тем, возможное интертекстуальное влияние обсуждалось лишь однажды и обзорно, см.: [Мурашов 2018].
Для проверки гипотезы анализируются типологические пересечения указанных произведений Набокова и Николева. В результате исследования обнаруживаются следующие параллели: организующая роль отсылок и аллюзий; пародийность и «языковое шутовство» как «метод вскрытия и уловления метафизики, таящейся в недрах языка» (выражение А. Н. Егунова [Егунов 1993, 223]); существенная роль, отведённая темам потусторонности, бессмертия и памяти. В качестве общего претекста двух Ultima Thule предлагаются «Невероятные приключения по ту сторону Туле» Антония Диогена. Характерно, что и у Набокова (в «SolusRex» и «Бледном огне»), и у Николева воплощения иных миров связаны с особыми отношениями между мужскими персонажами, восходящими к античному интертекстуальному полю.

Литература:
1. Егунов А. Н. Собрание произведений / Под ред. Г. Морева и В. Сомсикова. – Wien: Peter Lang, 1993.
2. Мурашов А. По направлению к Туле: Вагинов, Егунов, Набоков [Электронный ресурс] // Новый мир. 2018.
3. Набоков В. В. Полное собрание рассказов. – СПб.: Азбука-Аттикус, 2019.

По некоторым версиям, роман «Камера обскура» создавался с целью дальнейшей экранизации, что объясняет выбранную тематику (желание Магды Петерс стать актрисой), а также виртуозное использование приемов, напоминающих некоторые распространенные киноэффекты: приближение фокуса, панорама, «cataloguing», субъективная точка зрения, монтажная склейка и параллельный монтаж, ускорение, «reverse shot». Особенности использования вышеупомянутых приемов В. В. Набоковым и возможные способы их визуализации будут более подробно освещены при помощи примеров из оригинальной русскоязычной версии романа. Кроме того, некоторые эпизоды «Камеры обскура» написаны практически в формате киносценария, представляя готовую основу для дальнейшей киноадаптации. В тексте доклада предлагается обратить внимание эти сцены, которые имеют наиболее значительный потенциал для экранного воплощения (эпизод аварии и последней встречи Бруно Кречмара и Магды), а также приводятся параллели с некоторыми кинематографическими картинами, которые могли бы послужить вдохновением для режиссерской группы при работе над адаптацией.
Несмотря на то, что «Камера обскура» имеет удачную сюжетную формулу и яркие визуальные образы, роман не получил должной экранизации. Так, фильм «Смех в темноте» ('Laughter in the Dark' / реж. Тони Ричардсон (Tony Richardson). – Великобритания, Франция, 1969.) не приобрел широкой известности или симпатии зрителей и критиков. Однако сейчас, когда Скотт Фрэнк заявил о намерениях экранизировать английский авторский перевод романа с Аней Тейлор-Джой в главной роли, у «Камеры обскура», изначально создававшейся с оглядкой на киноиндустрию, может появится достойное воплощение на экране. Ключ к аутентичной экранизации уже существует на страницах романах, авторам нужно только найти его, что невозможно без помощи литературоведческого анализа текста.

Описывая своего читателя, Набоков говорил: «<...> мои книги адресованы Адаму фон Л., моей семье, нескольким проницательным друзьям и всем родственным мне душам во всех закоулках мира <...>» [Набоков 2018: 235]. Продолжая мысль автора, я предлагаю рассмотреть проблему идеального читателя при помощи анализа автореференциальности. Идеальный читатель обсуждается в сопоставлении с понятиями предполагаемого читателя (presumed adressee) и намеренного читателя (intended reader) (см.: [Эко 2019: 32-34, 50-51; Шмид 2003: 61-63]). В качестве материала исследования выступит роман «Ада», идеального читателя которого особенно трудно определить, поскольку, как писал Д. Пакман, это «крайне рефлексивное произведение», которое «так и не нашло конкретной аудитории» [Packman 1982: 90]. Автореференциальность романа будет проанализирована с трех сторон: как свойство текста напоминать о своей природе (запутанное нарративное устройство романа), как автоцитата и как фикционализированная автобиографичность. В результате исследования предлагается вывод о том, что один и тот же автореференциальный элемент может по-разному восприниматься с позиции различных нарративных инстанций. Помимо этого, описывается проблема разграничения типов читателей в «Аде».

Литература:

1. Набоков В. Строгие суждения. – М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2018. – 416 с.
2. Шмид В. Нарратология. – М.: Языки славянской культуры, 2003.
3. Эко У. Шесть прогулок в литературных лесах / Пер. с англ. А. Глебовской. – СПб.: Симпозиум, 2019.
4. Nabokov V. Ada, or Ardor: A Family Chronicle. – Harmondsworth: Penguin, 1970.
5. Packman D. Vladimir Nabokov: The Structure of Literary Desire. – Columbia: University of Missouri, 1982.

Для литературы эмиграции, в частности первой волны, в которую написаны два предложенных для анализа произведения: роман «Машенька» и повесть «Соглядатай», характерны концентрация на хронотопе, ключевых образах, символике деталей, взаимодействии пространственно-временного с мотивно-образным уровнем организации текста. Эти составляющие текста я и собираюсь рассмотреть в связи с поэтикой Набокова, опираясь на следующие тезисы:
1. Исключительный персонаж, связанный с переключением пространства и выключением времени в тексте. Персонаж как ключевой двигатель сюжета, через оптику которого передано ощущение эмигрантского топоса.
2. Символика деталей. Сквозные мотивы в тексте, не только раскрывающие эмигрантский быт героев, но и трактующие сюжет.
3. Интерактивный нарратив. Вовлечение читателя в нарратив произведений с целью разгадки значения тех или иных сюжетных поворотов и их влияние на раскрытие эмигрантских вопросов.
В докладе я также сравню два текста с точки зрения более раннего и позднего творчества Набокова. Так, будут рассмотрены ретроспективные приемы (в повести «Соглядатай» они кажутся более неочевидными, нежели в романе «Машенька», в котором считывается с первого прочтения смена временных и пространственных позиций главного героя, его принадлежность к обществу, точка зрения автора).

Исследователи не раз указывали на сходство произведений В. Набокова и К. Вагинова [Буренина 2000; Тимофеев 2003, 104-105; Мурашов 2018; Долинин 2018; Долинин 2019, 47-51], однако до сих пор не было обнаружено явных цитат, которые позволили бы говорить о влиянии одного писателя на другого. В докладе выдвигается гипотеза о том, что на создание «Камеры обскуры» (1931) Набокова вдохновило чтение «Трудов и дней Свистонова» (опубл. 1929). Для проверки гипотезы будут сопоставлены два персонажа-писателя – Дитрих фон Зегелькранц и Андрей Свистонов. Они разделяют общий метод: перенесение встреченных ими людей из жизни в литературу. Оба писателя зачитывают своим друзьям черновики будущих произведений, в которых выведен или сам друг (Куку в «ТиДС»), или его близкие (возлюбленная Куку Наденька в «ТиДС», любовница Кречмара Магда и его приятель Горн в «КО»). И в том, и в другом случае момент узнавания оказывается фатальным: Кречмар догадывается о неверности Магды, а Куку разочаровывается в собственной жизни. Особое внимание в докладе уделяется повторению мелких деталей: например, в описаниях Зегелькранца и Свистонова повторяется одна и та же евангельская метафора «ловца человеческих душ»; беллетристов связывает общая причуда – писать при свечах. В дополнение к этому проводится сравнение молодых девушек Магды и Наденьки, мечтавших стать киноактрисами, мотивов слепоты и глухоты, а также некоторые типологические сходства. В результате исследования делается вывод о том, что знакомство Набокова с «Трудами и днями Свистонова» несомненно.

Литература:
1. Буренина О. «Трагедия» творчества, или Литература как «остров мертвых»: Набоков и Вагинов // Revue des études slaves. Paris, 2000. T. 72. Fasc. 3-4. – P. 431-442.
2. Вагинов К. Козлиная песнь: Романы / Прим. Т. Л. Никольской и В. И. Эрля. – М.: Современник, 1991. – 592 с.
3. Долинин А. Вырезки и выписки как элемент художественного текста: Набоков – Вагинов – Тынянов // Nabokov Online Journal, Vol. XII. 2018. – С. 1-24.
4. Долинин А. Комментарий к роману Владимира Набокова «Дар». – М.: Новое издательство, 2019. – 648 с.
5. Мурашов А. По направлению к Туле: Вагинов, Егунов, Набоков [Электронный ресурс] // Сайт журнала «Новый мир». 2018. URL.
6. Набоков В. Собрание сочинений русского периода: В 5 т. – Т. 3. – СПб.: Симпозиум, 2006.
7. Тимофеев В. Уроки Джона Фаулза: Монография. – СПб.: Санкт-Петербургский государственный университет, 2003.

Предметом исследования является набоковский код в романе Д. Рубиной «Почерк Леонардо» (2008). Он складывается из множества элементов: набоковских цитат и аллюзий, ключевых тем и мотивов, устойчивых образов и форм хронотопа, нарративной структуры, основанной на отождествлении / различении героя, рассказчика и автора, а самое главное – стилевой стратегии автора, все это объединяющей.
Продуктивность стилевого ракурса исследования определяется 1) нацеленностью на выявление самобытности и идейно-художественной целостности текста; 2) органичностью творчеству В. Набокова[1]; 3) необходимостью нового уровня осмысления проблемы набоковского влияния на современных авторов. Как правило, ее изучение сводится к выявлению спорадических отсылок к биографии или произведениям Набокова, реже − формальных соответствий анализируемых текстов и уж совсем редко обнаруживается сходство самой стилевой манеры авторов (работы О. Назаренко, О. Осьмухиной)
При этом в широком списке «наследников набоковского письма» (С. Соколов и Т. Толстая, М. Шишкин, М. Палей, О. Славникова, Л. Улицкая и М. Степнова, Е. Водолазкин и др.), уже попавших в поле зрения исследователей[2], до сих пор нет Д. Рубиной. Хотя основание для этого дают многочисленные ссылки на Набокова в интервью Рубиной, общность социокультурной ситуации (эмиграция) и эстетических взглядов писателей (декларация фикциональности художественной реальности, представление о художнике как «архитекторе» и «волшебнике»), а также «визуальный» характер их творческого мышления.
Цель исследования – показать, как и для чего Д. Рубина использует набоковский код в романе «Почерк Леонардо».
В результате исследования мы пришли к следующим выводам.
Цитирование у Рубиной носит «миметический характер» (Десятов), т.к. отсылает не к одному конкретному тексту мастера, а смежными к нему текстам[3], т.е. набоковской традиции в целом.
Диалог Рубиной с набоковской традицией осуществляется не только посредством образов или мотивов, но и самих стилевых механизмов. Прежде всего, это средства и способы миромоделирования, созвучные зеркальной поэтике В. Набокова.
Стилевой диалог в романе разворачивается на различных уровнях текста, организуя его как сложную систему взаимоотражающихся зеркал (физических и метафизических) наподобие шкатулки с секретом фокусника. В качестве таковых выступают и целые миры (реальный и вымышленный/ Зазеркалье), и сознание персонажей, рассказчиков. Отражая друг друга, они образуют сложную систему двойников, призванных раскрыть образ главной героини, выступающей в роли Творца и медиума, обнажающего глубинную сущность мира – его катастрофическую раздробленность и непостижимость. И конечно, принцип зеркальности помогает Рубиной создать мозаичный образ расколотого сознания самой Анны, которое все это отражает как прямое и бесстрастное зеркало.
Мы имеем дело с целенаправленной стилевой стратегией писательницы, которая не предполагает полемики с классиком и общепризнанными интерпретациями его текстов. Рубина сознательно апеллирует к творчеству Набокова, используя набоковский код как средство концентрации художественного, философского и эстетического контекстов и ментального воздействия на читателя. Установленное «соответствие» между текстами Рубиной и Набокова не имеет отношения к вопросу о творческой подражательности / оригинальности. Речь идет об авторской стратегии, которая способствует углублению смысла романа, открывает новое прочтение вечных тем и мотивов – трагической судьбы художника, жизни и смерти, творчества как дара и проклятия.

Литература:
1. Бутенина Е. М. Набоковский код в русско-американском романе Ольги Грушиной [Электронный ресурс]/ Е.М. Бутенина - Режим доступа: file:///C:/Users/belou/Downloads/nabokovskiy-kod-v-russko-amerikanskom-romane-olgi-grushinoy.pdf (дата обращения 07. 05. 2023)
2. Десятов В. В. Русские постмодернисты и В.В. Набоков: Интертекстуальные связи: автореф. дис. ... докт. филол. наук [Электронный ресурс] / В.В. Десятов. - Барнаул, 2004. - 38с. - Режим доступа: http://cheloveknauka.com/russkie-postmodernisty-i-v-v-nabokov (дата обращения 07. 05. 2023)
3. Зайцева Ю. «Принцип зеркала» в художественной системе В. Набокова [Электронный ресурс] / Ю. Зайцева. - Режим доступа: http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?textid=666&level1=main&level2=articles (дата обращения 07. 05. 2023)
4. Назаренко О. В. Набоковское стилевое влияние в русской прозе рубежа XX-XXI веков: автореф. дис. … канд. филол. наук [Электронный ресурс] / О.В. Назаренко. - Ярославль, 2009.- 22с. - Режим доступа: http://cheloveknauka.com/nabokovskoe-stilevoe-vliyanie-v-russkoy-proze-rubezha-xx-xxi-vekov (дата обращения 07. 05. 2023)
5. Осумухина О. Ю. Набоковский дискурс прозы О. Славниковой (на материале романов «Один в зеркале» и «Бессмертный») [Электронный ресурс] / О.Ю. Осьмухина - Режим доступа: file:///C:/Users/belou/Downloads/nabokovskiy-diskurs-prozy-o-slavnikovoy-na-materiale-romanov-odin-v-zerkale-i-bessmertnyy.pdf (дата обращения 07. 05. 2023)
6. Полищук В. Доклад на Набоковском семинаре «Под знаком Набокова» от 14.12.2022. - Режим доступа: http://nabokovreadings.ru/seminar5 (дата обращения 07. 05. 2023)
7. Рубина Д. И. Люди воздуха: трилогия в одном томе: романы / Д.И. Рубина. - М.: Эксмо, 2012. С. 11 – 295с.
8. Трубецкова Е. Г. Борьба с амнезией: набоковские «знаки и символы» в романе Е. Водолазкина «Авиатор» // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия Филология. Журналистика. 2020. Т. 20, вып. 1. С. 104–108.
[1] Набоков не раз заявлял: «Все, что у меня есть, - это мой стиль» .
[2] См. работы В. Десятова, О. Назаренко, О. Осьмухиной, Е. Трубецковой, Е. Бутениной, В. Полищук, и др.
[3] В качестве основных набоковских претекстов романа назовем роман «Защита Лужина» и повесть «Соглядатай».

О том, что в роду Владимира Владимировича Набокова (1899–1977) автора знаменитой «Лолиты», были старообрядцы, известно не только из работ биографов, но и из его собственных слов. Говоря о своей матери, Елене Ивановне Рукавишниковой (1876–1939), в книге «Другие берега» писатель сообщает: «Среди отдаленных ее предков, сибирских Рукавишниковых (коих не должно смешивать с известными московскими купцами того же имени), были староверы, и звучало что-то твердо-сектантское в ее отталкивании от обрядов православной церкви».
Сложно утверждать, насколько точно это сообщение отражает реальную ситуацию: дело в том, что мемуары писались Набоковым уже после войны, в то время, когда он находился под сильным влиянием его жены, еврейки Веры Евсеевны Слоним (1902–1991). По некоторым предположениям, именно по этой причине Набоков практически полностью отошел от христианства – и мог приписать своей матери соблюдение старообрядческих норм и нежелание следовать канонам синодальной церкви. Сделать это он мог для того, чтобы оправдать собственный уход из церкви: известно, что до женитьбы на Вере писатель посещал церковь и соблюдал многие церковные предписания, а также писал стихи на христианские темы. Однако, как минимум, отчасти его сообщение верно – отец матери писателя, Иван Васильевич Рукавишников (1843–1901), русский горный инженер, миллионер-золотопромышленник и совладелец Ленских золотоносных приисков – действительно происходил из старообрядческой семьи и сам, вероятно, также принадлежал к старообрядческой церкви.
Впрочем, повторимся, о старообрядческих корнях Набокова достаточно известно. А вот о его возможных еврейских предках написано крайне мало. Об этом ничего не упоминал не только сам писатель, но и ни один из его крупнейших биографов, таких как Брайан Бойд, Эндрю Филд, А.М. Зверев и других. Насколько нам известно, первой о еврейском происхождении прапрадеда писателя, Иллариона Козлова, написала в 1997 году казанская исследовательница Светлана Юрьевна Малышева. В статье «Прадед Набокова, почетный член Казанского университета» она упомянула о том, что бузулукский купец второй гильдии, Илларион Козлов, отец набоковского прадеда, – «иудей, принявший православие». При этом в статье нигде не указывалось на источник этой информации. В переписке с авторами книги Светлана Юрьевна уточнила, что почерпнула эту информацию из 13 тома «Военной энциклопедии» (Пб., 1913), где указывается, что Николай Илларионович Козлов (1814–1889), прадед Набокова, был «сын купца евр.[ейского] происхождения». Остальные доступные нам словари того периода об этом, однако, не упоминали. К примеру, «История императорской военно-медицинской академии» (1898) сообщает о том, что он был «сын помещика Саратовской губернии». Позднее, уже без ссылки на работу Малышевой, информация о еврейском происхождении Николая Козлова стала кочевать по Интернету, а также появилась в некоторых научных и популярных публикациях.
Давайте внимательнее присмотримся к происхождению этой линии предков писателя. Итак, про его прапрадеда, Иллариона Козлова, нам известно крайне мало: он был купец второй гильдии, жил в Бузулуке и, возможно, Бугуруслане. Если верить «Военной энциклопедии», он являлся евреем, принявшим православие. В этом случае, Илларион Козлов – это его имя после крещения, в то время как его изначальное еврейское имя и фамилия нам неизвестны: приняв крещение, еврей, как правило, менял свое еврейское имя на другое, общепринятое в России. Так, к примеру, еврей по имени Абрам после крещения становился Александром, Мордехай – Марком, Эстер – Стефанией, Рахиль – Раисой и т.п. Сложнее обстояла ситуация с фамилией. Порой, если она была достаточно благозвучна, ее оставляли прежней. Иногда ее меняли, исходя из имени выкреста: так появились фамилии Абрамов, Моисеев, Самойлович и т.п., указывающие на происхождение их носителей от евреев, принявших христианство. Порой неофитам давались фамилии, указывавшие на их происхождение из выкрестов: Перехрист, Новокрещенов, Вознесенский и др. Так или иначе, но если верить в версию о его еврейском происхождении, то стоит отметить, что имя Илларион и фамилия Козлов достаточно нетипичны для евреев, принявших христианство.
Его сын, Николай Илларионович Козлов (1814–1889) – крупнейший русский военный врач XIXвека, в 1869–1871 годах – первый начальник Императорской медико-хирургической академии, главный военно-медицинский инспектор, действительный тайный советник, профессор, преподаватель и ученый. Несомненно, сын был благодарен своему отцу за финансовую и иную поддержку. Мог ли сын еврейского выкреста сделать такую блестящую карьеру? На наш взгляд, подобное развитие событий скорее маловероятно, хотя, при определенного рода обстоятельствах, такое также могло произойти. В 1837 году Н.И. Козлов защитил в Дерптском университете, написанную на латинском языке, докторскую диссертацию и стал доктором медицины. Любопытно, что свою диссертацию он посвятил своему отцу: «Patri suo. Filius» (лат. «Моему отцу. Сын»). Несомненно, сын был благодарен своему отцу за финансовую и иную поддержку. Отметим, что чисто визуально предок Набокова выглядел не совсем по-славянски, хотя и назвать его антропологический облик типично еврейским тоже никак нельзя. Его женой была некая Олимпиада Кировна, о которой более ничего не известно. Популярный автор Смбат Багратуни предположил, что «отсутствие фамилии даёт предположить, что она тоже могла быть крещёной еврейкой». На наш же взгляд, для подобного допущения нет никаких оснований.
Одной из дочерей от этого брака стала Ольга Николаевна Козлова (1845–1901), вышедшая замуж за уже упоминавшегося нами золотопромышленника Ивана Васильевича Рукавишникова из старообрядцев. Их дочерью была Елена Ивановна Рукавишникова (1876–1939), вышедшая замуж за Владимира Дмитриевича Набокова (1869–1922). В 1899 году у четы Набоковых родился сын Владимир, будущий знаменитый писатель и поэт. Таким образом, если верить этой версии, дедом писателя был старообрядец, прадедом – сын выкреста, а прапрадедом – еврей. Тогда брак между Набоковым и Верой Слоним можно было бы интерпретировать, в известной степени, зовом далекой еврейской жилки в душе писателя.
Однако остается еще одна проблема. Почему же сам Набоков ничего не писал и не говорил о его дальнем еврейском предке – при том, что о своих немецких, татарских и старообрядческих родственниках он охотно упоминает? К сожалению, нам остается только догадываться о причинах умолчания им этого факта. Может, Набоков просто не знал о том, что его предок был евреем – хотя «Военная энциклопедия» была распространенным изданием того времени. Может, он, по каким-то причинам, сознательно замалчивал этот факт – многие крещеные евреи и их потомки предпочитали навеки забывать о своем этническом происхождении. Однако, учитывая крайний филосемитизм семьи Набоковых, это весьма маловероятно. Ну и, наконец, остается вариант, что составители «Военной энциклопедии» допустили ошибку и что предок Набокова евреем не был. Для того, чтобы опровергнуть или подтвердить теорию о еврейском происхождении Иллариона Козлова, необходимо попытаться найти дополнительные архивные документы о нем самом или о его сыне Николае. Однако, по сообщению С.Ю. Малышевой, личное дело Николая Илларионовича Козлова не сохранилось, а документов о его отце ей обнаружить не удалось.
А это значит, что предположение о том, что в генеалогии Набокова были евреи, пока остается лишь предположением.