Публикация неоконченного романа В. В. Набокова «Лаура и ее оригинал» («The Original of Laura») в США и России в 2009 году открыла новые тенденции развития творческого поиска В.В. Набокова и поставила перед исследователями ряд новых задач. Роман представляет собой 138 карточек, на которых содержатся черновики или вспомогательные материалы. Среди карточек, на которых создавался роман, есть семь таких, которые переводчик и составитель комментариев и послесловия Г. Баратарло относит к рабочим записям и выпискам [1,с.83]. На двух из них идентифицируются понятия «нирвана» [2,с.108], «бонза» [2,с.108], «брахман», «буддизм» [2,с.109].
Интерес Набокова к восточным философии и культуре выступал закономерным следствием развития темы Дальнего Востока в его творчестве. Отдельные упоминания Японии, Гималаев, Лхассы можно обнаружить в романах В.В. Набокова «Отчаяние» (1934), «Дар» (1938), «Подлинная жизнь Себастьяна Найта» (1941), автобиографии «Другие берега» (1954) и ряде других произведений. Отдельные упоминания Японии в произведениях Набокова можно упорядочить, выстроив несколько семантических рядов: историко-политический, философски-экспериментальный (что ничуть не противоречит буддизму и индуизму, представленным как философией, так духовными и физическими практиками, более того, одно неотделимо от другого) и эстетический.
Причины обращения Набокова к буддизму и восточной философии, равно как художественная рецепция буддизма в творчестве В.В. Набокова еще не стали объектом всестороннего филологического осмысления. Развернутый сопоставительный анализ набоковской интерпретации ключевых категорий индуизма и буддизма не столько с первоисточниками, сколько с их толкованием историками и исследователями истории религий приведен в статье [3,с.16-22] и монографиях [4] [5] Г.А. Сорокиной. Проводя сопоставительный анализ набоковской концепции буддизма исследователь ограничивается исключительно анализом записей на карточках неоконченного романа, хотя справедливо утверждает, что «анализ содержания конспективных записей Набокова по этой проблематике позволит наметить некий вектор его размышлений над восточными религиозно-философскими идеями,» [3,с.17] – но не учитывает при этом целостность и единство всего наследия Набокова, включающее весь массив художественных произведений, а также публицистику, тексты лекций, интервью, письма, и именно таким образом представленное в трудах ведущих набоковедов Д.Б. Джонсона, А.А. Долинина, М.Д. Шраера, Г.А. Барабтарло. Отвечая на вопросы интервьюера Ж. Дювиньо (1959), Набоков так описывал процесс создания художественного мира нового произведения: «…я делаю рисунок мира, и он вписывается в некую вселенную» [6,с.90]. Вселенная, которая называется «Набоков», целостное явление, единство которой обеспечивается не только имманентностью эстетических принципов и этической позиции писателя, но системообразующим принципом варьирования темы, мотива, образа, элементов интертекста, цитаты и автоцитаты. Этот процесс варьирования единого комплекса тем, мотивов, художественных приемов не только приводит к наращиванию их смыслового объема, но и обеспечивает возможность восприятия и интерпретации всего набоковского наследия как единого целого.
В автобиографии «Другие берега» Набоков, описывая настойчивое стремление обнаружить присутствие своего «я» в двух безднах «обратной или передней вечности», пишет, что «терпел даже отчеты английских полковников индийской службы, довольно ясно помнящих свои прежние воплощения под ивами Лхассы» [7,с.145-146], таким образом, высказывая предположение об инкранициях единого. Хотя описание восприятия отчетов через глагол «терпел» придает несколько саркастический оттенок упоминанию Лхассы и идеи реинкарнации.
Завершение романа «Прозрачные вещи» изображает именно ту легкую, веселую смерть, находящуюся в коннотации с первоначальным названием неоконченного романа «Лаура и ее оригинал» – «Dying is Fun»: «Вот это, как я считаю, и есть самое главное: не грубая мука телесной смерти, но ни с чем не сравнимая пронзительность мистического мыслительного маневра, потребного для перехода из одного бытия в другое» [8,с.96-97]. Именно этим искусством воплощения и развоплощения овладел Филипп Вальд, стирающий и восстанавливающий собственное тело, называющий этот процесс делом «само-вымирания» [2,с.48]. В контексте определения нирваны как «вымирания, исчезновения», а также «само-вымирания», приведенном в заметках к роману, профессор Вальд, таким образом, идет по пути достижения нирваны, причем, не в ее теологическом («вымирание… и растворение в верховном существе»), а семантически, актуализируя собственно лексическое значение слова, приведенное в набоковских карточках первым.
В романе «Бледное пламя» (1962) поэт Джон Шейд, стремясь постичь тайну гибели дочери начинает обучение в IPH (Institute of Preparation The Hereafer) – Институте Подготовки к Потустороннему и довольно иронически перечисляет «неудачные» инкарнации, учтенные, тем не менее, программой подготовки, например, воплощение в лягушку «на тракте оживленном», «медвежонком под горящим кленом» или клопом, неожиданно извлеченным из «обжитого им Завета» [9,с.327].
В итоге Джон Шейд характеризует обучение, как «безвкусные бредни» и покидает институт, когда «буддизм возрос там, отравив всю атмосферу» и «разлилась рекой нирвана» [9,с.329] Характеристика, данная Шейдом буддизму, находится в очевидной коннотации с теми стратификациями понятия «буддизм», которые Набоков записывает на карточке 109 подсобных материалов к роману «Лаура и ее оригинал»: «Религиозная ахинея и мистицизм восточной мудрости. Второсортная поэзия мистических мифов» [2,с.73]. Хотя принимая во внимание, что «нирвана разлилась рекой» после явления некоего медиума, очевидно, что ироническое отношение Набокова к категориям буддизма вызвано их буквальной, поверхностной интерпретацией. Именно таким образом следует понимать и замечание о том, что Набоков «терпел» отчеты английских офицеров о прежних воплощениях. Опыт самого Шейда, который, пережив мгновенную смерть, сохранил видение белого фонтана, принадлежащего иному миру: «белый мой фонтан, // мог распознать лишь обитатель стран, // куда забрел я на короткий миг» [9,с.332] . В некотором журнале Шейд находит статью, в которой описано посмертное видение женщины, тоже увидевшей в потустороннем мире фонтан. Однако при встрече выясняется, что в журнале была допущена опечатка: дама видела вулкан (в английском варианте возможность опечатки очевиднее: fountain mountain).
Тем не менее, Шейд не теряет уверенности в том, что потусторонность существует, а несовпадение его посмертного видения с видением дамы убеждает поэта в том, что его сознание, его «я» сохранится в потустороннем. Именно поэтому он возвращается, узнав об опечатке, к жене Сибил с восклицанием, что обрел «путь к призрачной надежде» [2,с.326]. Шейд готов к любому новому воплощению, если только сохраниться его «я», равнозначное его памяти: «Готов я стать былинкой, мотыльком //Но никогда – забыть» [2,с.326]. Призрачная надежда состоит в том, что они с Сибил встретят в ином мире дочь, если соблюдается условие сохранения своего «я», своего сознания. Собственно поиски возможности снова встретить дочь и привели Шейда в Институт Подготовки к Потустороннему. Только всеобщее понимание потустороннего, с какой бы доктриной (фрейдизмом, буддизмом) оно не соотносилось, не подходит Шейду, который ищет свое, индивидуальное потустороннее, ради обретения которого он готов переживать временную смерть и возрождение в прежнем или новом воплощении.
В индуизме и буддизме новое воплощение, во-первых, не интерпретируется, как благо, напротив, оно предполагает приближение или отдаление, в зависимости от чистоты кармы, к нирване. Цель живого существа как раз выйти из колеса сансары, из цепи смертей и рождений, достигнув просветления. Путь к просветлению лежит через отказ от желаний, через признание и постижение иллюзорности материального мира. Поэтому важно подчеркнуть, что в набоковских выписках из словаря и вспомогательных материалах зафиксировано, что «соединение с Брахмой (индуизм)» [2,с.73] достигается «через подавление личного существования»[2,с.73]. Необходимо подчеркнуть, что в романе «Лаура и ее оригинал», развоплощаясь, Вальд возвращался всякий раз к себе, в свое тело и при этом сохранял свое сознание, свое «я». Неизвестно, как далеко простирались его возможности после эксперимента, но, очевидно, что от собственного «я» герой был не намерен отказываться. Более того, ему, скорее, было противно его тело (он тучен, болен), чем его сознание и разум. С другой стороны, в неоконченном романе Набокова ощутим интерес к эстетической составляющей буддизма, особенно в его японской редакции, представляющей прекрасное, как абсолют, превосходящий нравственное начало.
Литература: 1. Баратарло Г. «Лаура» и ее перевод. / Набоков В. Лаура и ее оригинал: Фрагменты романа/ СПб.: Издательская группа «Азбука-классика», 2010. 384 с. – С.75-109.
2. Набоков В. Лаура и ее оригинал. СПб.: «Азбука классика». 2010. 384 с.
3. Сорокина Г. А. Буддистские коннотации в романе В.В. Набокова «Лаура и ее оригинал» //
Вестник Московского государственного гуманитарного университета им. М.А. Шолохова. Филологические науки. 2014.
№ 2. С. 16-22.
4. Сорокина Г. А. Идеи буддизма в литературе русского зарубежья. М.: Изд-во: Экон-информ, 2016. 231 с.
5. Сорокина Г. А. Идеи буддизма в литературе русского зарубежья. М.: Изд-во: Экон-информ, 2017. 263 с.(2-е издание, дополненное).
6. Набоков о Набокове и прочем: Интервью, рецензии, эссе. М.: Независимая газета, 2002. – 704 с.
7. Набоков В. В. Другие берега / Набоков В.В. Собр.соч.. Русский период. В 5 т. СПб.: Симпозиум, 1999-2000. Т.5.832 с. С. 140-339.
8. Набоков В. В. Прозрачные вещи / Набоков В.В. Собр. соч.. Американский период. В 5 т. СПб.: Симпозиум, 1997-1999. Т.5. 704 с. С.8-98.
9. Набоков В. В. Бледное пламя // Набоков В.В. Собр. соч.. Американский период. В 5 т. СПб.: Симпозиум, 1997. Т.3. 704 с. С.290-548.